Золотой петушок. Пушкин-Азалин

Александр Пушкин Александр Азалин
Сказка о золотом петушке

Где-то, в тридевятом царстве,
В тридесятом государстве,
Жил-был славный царь Дадон.
Смолоду был грозен он.
И соседям то и дело
Наносил обиды смело,
И ни в чём не знал отказа
Для своих тех безобразий.
Как хотел вертел судьбой.
Но под старость на покой
Возжелал. И захотел
Отдохнуть от ратных дел
И покой себе устроить.
Капитальный. С тишиной;
Чтоб потом ему б достойно
Можно было бы спокойно.
Оправляться в мир иной
Но соседи не согласны.
Но соседи так опасны.
И тому была виной
Молодость паршивая.
Голова его плешивая
Жаждала, ждала покоя.
Но соседи, козни строя,
Регулярно беспокоят.

В колпаке ночном он спит.
Вдруг как что-то загремит!
«Что такое? Что такое?»
Вдруг лишив его покоя,
Разбудили эти звуки
Бедного они царя.
На лице с великой мукой,
Ножками он семеня,
Бросив царские покои,
Побежал во двор скорей,
Спрашивал он у дверей:
«Что такое, что такое?» –
Спящих стражников будит,
Недовольно говорит:
«Это кто же там бузит?»
Одного он разбудил.
Тот царя сопроводил
И спросонья говорил:
«Где-то там бабахнуло!
Где-то пушечка палит.
Вот опять как жахнуло.
Да. Видать, сосед шалит. »
«Мой нарушили уют!
Спать царю мне не дают!
Я покой хотел устроить.
Может, караул утроить.
Что молчишь, служивый?
«Как прикажете – вы царь!»
«Что-то ты какой-то. вшивый?
Ты мозги-то мне не парь!
Вши тебя заели, что ли?
«Никак нет. Я ж подневолен».
«Как зовут тебя?» – «Емеля»
«Ты чего такой. с похмелья?
«У меня беда другая.
А беда же вот, какая:
Съел чего-то не того.
А потом я. вот чего,
Пятками потом сверкая
И при этом подпуская,
Бегал всё в кусты. Ух, ах!
Долго там сидел в кустах.
А потом вдруг. Как бабах!
Аж свистеть я стал! Вот так!
Тьи, тьи!» «Замолчи, дурак!
Ну, разговорился, — зло
Молвил царь. – Аж прорвало!
Ногу аж свело! Ну, трепло!
Ить! Туды тебя сюды!
То как будто в рот воды
Он набрал! Вот. Жалко то.
То молчал, помалкивал
А то вдруг заговорил.
В детстве мало вас лупил!
Распустились! – торопил
Стражника царь. Он спешил:
«Вот что мне царю обидно!
Ох, же Емельян! Ох, видно
За живое, Емельян
Я тебя задел, болван!
Всё пустое! Всё обман!
Как ещё мне разъяснить?
Как ещё мне объяснить
А? Тебе, оболтусу?
Время тратишь только попусту!
Чтобы времени не тратить
Зря. Ох, с вами можно спятить!
Бдительность нельзя утратить!
А врага, а супостата
Чуять надо за версту!
А вы спите на посту!
Помолись сейчас кресту.
Слушай ты, дристун. свистун,
Я в глазах твоих расту?!
Ты моих душевных струн
Ох, ничуть не понимаешь.
Ничего да ты не знаешь!
А ведь должен понимать
Чтоб закрылись на ночь веки,
Старому мне человеку
Надо спать. Хорошо поспать!
Надо мне, пойми, создать
Тишину! Ох, Тишину!.
Ну? Понял? Во как. А вы
Тут устроили войну!
Не снести вам головы!
Я не сплю. А спите вы.
Почему же ты заснул?
Плохо держишь караул!»
«Я как раз почти не спал,
Только вот немножко,
Я в своей, мой царь, сторожке
Ну, чуть-чуть и задремал!
Покемарил». «Ну, нахал!
Ах, Емеля, ты не спал!
Ах, немножко подремал!
А врага и прозевал!
Ой, вдали там кто-то едет!
Даже мне врагов-соседей
Видно их уж за версту!
А вы спите на посту!
Вот что! Караул утроить. »
Тут соседи беспокоить
Стали старого царя,
Страшный вред ему творя.
Чтоб концы своих владений
Охранять от нападений,
Должен был он содержать
Многочисленную рать.
Воеводы не дремали,
Но никак не успевали:
Ждут, бывало, с юга, глядь, –
Ан с востока лезет рать.
Справят здесь, – лихие гости
С моря прут. Со злости
Аж заплакал царь Дадон,
Забывал совсем про сон,
Что за жизнь в такой тревоге!
Вот он с просьбой о подмоге
Обратился к мудрецу,
Звездочету и скопцу –
Шлет за ним гонца с поклоном.

Вот мудрец перед Дадоном
Вдруг предстал пред ясны очи.
«Я не сплю уже две ночи!
И не сплю уже два дня!
Беспокоят очень, очень,
Уж соседи все меня!» –
Жалуется царь скопцу. –
«Посоветуй мне отцу!
У меня живут два сына.
Я хочу, чтобы отныне
Кто-нибудь из них стерёг
Мой покой и сон берёг.
Чтоб спокойно сам я мог,
Мог, чтоб выйти за порог.
Не прошёл враг, чтобы мимо!
Не пришёл, чтоб мой конец!»
«Это дело поправимо», –
Усмехнулся тут мудрец.
Встал и вынул из мешка
Золотого петушка.
«Посади ты эту птицу, –
Молвил он царю, – на спицу;
Петушок мой золотой
Будет верный сторож твой:
Коль кругом все будет мирно,
Так сидеть он будет смирно;
Но лишь чуть со стороны
Ожидать тебе войны,
Иль набега силы бранной,
Иль другой беды незваной,
В миг тогда мой петушок
Приподнимет гребешок,
Закричит и встрепенется,
И в то место обернётся.
Если что-то вдруг не так.
Он от вражеских атак
Вас предупредит со спицы!
И на спице вдруг резвиться,
Он начнёт кричать и злиться!».
Царь скопца благодарит,
Горы золота сулит:
«За такое одолженье, —
Говорит он в восхищенье, —
Волю первую твою
Я исполню, как свою.
За такого петушка,
Что таить уж тут грешка,
Я бы многое отдал.
В точку самую попал!
Где ж ты раньше пропадал?
Вот уважил, так уважил!»
А когда его спроважил,
Только ручки потирал!
И себе спокойно зажил.

Петушок с высокой спицы
Стал стеречь его границы.
Чуть опасность где видна,
Верный сторож, как со сна,
Шевельнется, встрепенется,
К той сторонке обернется
И кричит: «Ку-ка-ре-ку!
Царствуй, лежа на боку!»
«Вот заботушку я нажил!
Удивляюсь честно даже,
Как я раньше обходился.
Без него, без петушка!»
Царь вдруг загордился!
«А теперь вот у меня
Славно варит так башка!
Ох, горжусь же этим я!
У меня высок забор!
Я легко даю отпор!
Всем врагам, всем супостатам!
А когда-то, я когда-то
Я на это времени
Я так много зря всё тратил!
Воевал всё с теми я
Кто меня так раздражал!
Кто мне зло чинил. Рати
Слишком много я держал!
А петух, он словно дятел!
Если что и постучит!
Я ещё пока не спятил!
Хорошо! Пока молчит!
Петушок мой золотой!
Петушок мой непростой! \
И соседи присмирели,
Воевать уже не смели:
Таковой им царь Дадон
Дал отпор со всех сторон!
Год, другой проходит мирно,
Петушок сидит все смирно;
Вот однажды царь Дадон
Страшным шумом пробужден:
«Царь ты наш! Отец народа! –
Возглашает воевода, –
Государь! проснись! беда!» –
– «Что такое, господа? –
Говорит Дадон, зевая, –
А. Кто там. беда какая?
Где тут кто? То разве наши?
И неужто уж тикают?
Как тут разобраться в «каше»?
И врагам кто потакает?»
Воевода говорит:
«Петушок опять кричит,
Страх и шум во всей столице».
Царь к окошку, – ан на спице,
Видит, бьётся петушок,
Обратившись на восток.
Медлить нечего: «Скорее!
Мне коня! Да поживее!»
Царь к востоку войско шлёт,
Старший сын его ведёт.
Петушок угомонился,
Шум утих, и царь забылся.
Слез с коня, в опочивальню
Направляется он в спальню!
Слава богу, тишина
В спальне царской воцарилась
Где-то там идёт война,
У него ж уха варилась
– Заказал он на обед –
Жирной для себя ушицы.
Смирен Петушок на спице.
Можно после стольких бед
И в спокойной обстановке.
Рыбки уплести, полопать.
Правда, вот с её готовкой.
Вышел пшик с ней! Как неловко!
В котелке лишь копоть!
Не удастся им полопать!
Живописная картина!
Повар проморгал, – скотина!
Выспавшись, наш царь зевал.
В предвкушенье белы ручки,
Он довольный потирал!
«Где моя ушица?» Взбучки
Повар тот не избежал!
Царь про повара прознав,
Дал пинка ему, поддав:
«Ах, каков же он нахал!
Всю ушицу прозевал!
Ах, злодей же он, злодей!
Мне не дал поесть ушицы!»
Вытолкал его взашей!
Петушок молчит на спице.
Где-то бьётся там сынок!
А царю-то невдомёк,
Как ему там, каково.
Вся надежда на него!

Вот проходит восемь дней,
А от войска нет вестей:
Было ль, не было ль сраженья –
Нет Дадону донесенья.
Да зато вдруг петушок
Громко он закукарекал.
«Поспешай скорей за реку!»
Петушок кричит опять.
Кличет царь вторую рать.
Сына он теперь меньшого
Шлет на выручку большого;
Петушок опять утих.
Снова вести нет от них,
Снова восемь дней проходит;
Люди в страхе дни проводят,
Петушок кричит опять,
Он же видит за версту.
Чувствует в дали беду!
«Эй, не спите на посту!
До конца я доведу
Дело жизни всей моей.
Я ж врагов своих сильней!
Вот одержим мы победу.
И домой я к вам приеду!»
Царь скликает третью рать
И ведет её к востоку,
Сам не зная, быть ли проку.
Будет толк ли от плешивой,
Мыслию одной тешимой,
Встретить сыновей живыми,
Головёнки царской? Нет?
Дать не может он ответ.
Как же хочет там он с ними,
С сыновьями там родными,
Встретиться с живыми,
Хочет после стольких бед!
Надо быть уверенней ему.
Разобраться что к чему.
«Но вопрос теперь решим мы.
И на помощь поспешим мы».
Говорят, что время лечит.
Всё далече он далече
От родной земли!
Вот и впереди сосёнка
Замаячила вдали.
Лишь седая головёнка
На царёвой лошади
В поле, не на площади
Где-то там ещё видна.
Призадумалась она.
Верит он в себя, иль нет?
Кто бы дал ему совет!
Войско движется вперёд.
Отдыха, не знав, идёт.
Воины спешат на помощь.
И шагают день и ночь;
Им становится невмочь.
«Я как вареный уж овощ!
Словно бы меня сварили!» –
Признаётся царь-отец. –
«Ну, вот и поговорили.
Как идти не хочется!
И когда закончится
Это всё же наконец?
Что я им как не отец?
Чтоб не думать о сынах!
Живы ли они? Иль прах
Ждёт на поле брани нас.
Вот и весь тут, братья, люди, сказ», –
Шевельнул он горько бровью. –
«И подорвано здоровье
И уж не упрочится.
Да когда всё кончится?
Дни мои уж сочтены.
С вами мы обречены!
Пошатнулось уж здоровье.
Не поможет молоко.
Даже молоко коровье!.
И шагать нам далеко?
До какой же стороны?»
Нет ни мира, не войны.
Ни побоища, ни стана,
Ни надгробного кургана
Не встречает царь Дадон.
«Что за чудо?» — мыслит он.
Вот восьмой уж день проходит,
Войско в горы царь приводит
И промеж высоких гор
Видит шёлковый шатёр.
Все в безмолвии чудесном
Вкруг шатра; в ущелье тесном
Рать побитая лежит.
Царь Дадон к шатру спешит.
Что за страшная картина!
Перед ним его два сына
Без шеломов и без лат
Оба мертвые лежат,
Меч вонзивши друг во друга.
Бродят кони их средь луга,
По протоптанной траве,
По кровавой мураве.
Как могла здесь кровь пролиться?
Чую, и мой век уж на подходе.
Долго ли ещё продлится?
Оба сгибли в том в походе.
На чужбине сгинули!
Как без вас же буду я?
На кого же вы меня,
Вы меня покинули?
Царь завыл: «Ох, дети, дети!
Горе мне! попались в сети
Оба наших сокола!
Смерть моя уж около!
Кружится как ворон чёрный!
Над главою непокорной!»
. Все завыли за Дадоном,
Застонала тяжким стоном
Глубь долин, и сердце гор
Потряслось. Как вдруг шатёр
Распахнулся. и девица,
Шамаханская царица,
Вся сияя, как заря,
Тихо встретила царя.
«Здравствуй, сокол мой прекрасный!
Здравствуй, добрый старичок!
Ох, какой же вид несчастный!
У тебя, сердечный мой!
И какой смешной торчок!
У тебя на голове!
Где же гребень прячешь свой?
Подойди ко мне, не стой,
На кровавой ты траве!
Здесь была такая драка!
Видишь, сколько полегло!
Храбрый ты, видать, вояка.
Как заморское стекло
Так хрупка я! Вся дрожу!
Вот что я тебе скажу:
Хоть ты, царь, и не плечист
Да, наверное, речист,
Голосист как соловей
Ты сомнения мои развей!
Что молчишь ты, старичок?
«А люля. ой. тити. вей»
«Ой, не говори! Молчок!
Ты забавный старичок!» –
Палец, прислонив к губам,
Замолчать заставила
Вдруг его любви та жрица,
Шамаханская царица
И потом прибавила:
«Радости в лице не вижу.
Погоди, я подойду,
Дорогой, к тебе поближе!
Что имел же ты в виду,
Говоря про тити что-то
И имел в виду кого ты?
«Анюня! – пробормотал
Несусветную чушь царь
И на грудь её он показал.
Непослушным толстым перстом.
«Ты за мною приударь!
Чувствую я женским сердцем
Нравлюсь я тебе, Дадон!
Погляди со всех сторон.
На меня ты! Полюбуйся!
И со мной потом милуйся!
Посмелей будь, старикашка!
Я ведь не кусаюсь!» Тяжко
Царь вздохнул: «Моя, ах, пташка!
Я люблю тебя, царица!
Ах, моя ты голубица!»
Как пред солнцем птица ночи,
Царь умолк, ей глядя в очи,
И забыл он перед ней
Смерть обоих сыновей.
«Как тебя зовут, голубка?»
И прелестнейшие губки
Улыбнулись. И сказала
Та ему и показала
Белые как жемчуг зубки:
«Лилианой нарекли
Ах, мой царь со мной пошли!
Я с ума тебя сведу
И в шатёр свой уведу!»
И она перед Дадоном
Улыбнулась – и с поклоном
За руку его взяла
И в шатер свой увела.
Там за стол его сажала,
Всяким яством угощала.
Опоила зельем сладким.
Он на красоту же падкий
Ей любуется подлец.
Позабыл что он отец!
Одурел наш царь вконец!
Ай, да царь наш молодец!
Ей женитьбу предлагает.
И поближе к ней шагает.
И она как будто бы
«Да вот если бы кабы!»
Вроде и не возражает.
Ну а царь как свечка тает.
«Ну а если б объявился
У меня, царь, вдруг жених?»
Что же ты, Дадон, притих?
Царь тут наш как взвился:
«Я б ему бы! Я б ему бы!
Показал б где раки!». «Грубо!»
Царь конечно на дыбы
«Я б не сдался без борьбы!»
А потом вдруг отрубился.
Спьяну. А потом затих!
В общем, он уже смирился!
Не удел уже жених!
Молчалива стала дива.
Величава и красива
Шамаханская царица.
Ждёт, когда он разъярится!
И как жадная орлица
В небо взвиться просится
Чтоб потом наброситься.
И его вдруг растерзать!
Как погибшую всю. рать!
Ох, стервятница-царица!
Чтобы кровь смогла пролиться
Хочет подлая девица.
Замысел свой продолжать,
Деда дальше охмурять!
Царь очнулся, посмотрел
И губой своей зачмокал
Хороша плутовка рока!
И блудлива черноока.
«Ох, какая же фигура!»
Да! Губа царя не дура!
А она вдруг соблазняя,
Танец чудный исполняя,
Томным взором подразнив,
И царя вдруг соблазнив,
На него бросает взгляд.
Он же, царь наш, рад не рад!
Говорит с улыбкой пьяной:
«Ты б сыграла, Лилиана,
Мне царю на фортепьяно.
Ты меня ведь не убьёшь?»
«Ты вот что, царёк, тут пьёшь?
Пьёшь какой-то суррогат!
Покажи свой агрегат!
Где ты прячешь свой прибор,
Старый глупый мухомор?
Царь достал свою бутылку.
Не смотри, что стар я с виду
Я, краса, любовник пылкий!
Ты ещё мне позавидуй!»
А она бутылку взяв,
Губы пухленьки поджав,
Рассмотрела этикетку
«Ты какую-то вот дрянь.
Милый пьёшь. Не испогань
Вкус себе». И себя та детка
Повела с ним как кокетка.
«Это неважнецкое вино.
Устарело уж давно.
Только пью я лишь одно
Это красное вино!
Пей и ты, не всё ль равно.
Свой бокал опустоши.
И чтоб было видно дно!
Пей, родимый, для души!»
И вина в бокал дополнив,
Шамаханская царица
Танец живота исполнив,
Словно солнце заблистала!
И во всей красе предстала!
«Ой, забавные штанишки!»
На трико он показал.
«Ох, ты царь и шалунишка!»
Словно закружился зал.
«Ух, сильна же ты и мать!»
«Как прикажешь понимать?»
А она его, дурёха,
Хорошо ли плохо
Уложила отдыхать
На парчовую кровать.
И потом, неделю ровно,
Покорившись, безусловно,
Околдован, восхищён,
Поживал у ней Дадон.
И она такою милой
Это время всё была.
Всем его ведь покорила.
И покорною слыла.
А потом как отрубило.
Голова его решила:
«Всё! Пора домой обратно.
Загостился что-то я».
И бормочет он невнятно.
«Там же ждёт уже меня
Ждёт родимая земля!»
Наконец и в путь обратный
Со своею силой ратной
И с девицей молодой
Царь отправился домой.
Перед ним молва бежала.
Быль и небыль разглашала.
Под столицей, близ ворот
С шумом встретил их народ, –
Все бегут за колесницей,
За Дадоном и царицей;
Всех приветствует Дадон.
Вдруг в толпе увидел он:
В сарацинской шапке белой,
Весь, как лебедь, поседелый
Старый друг его, скопец.
Ну, тот самый тот мудрец,
Петушка что подарил,
Из мешка достал, всучил.
«А, здорово, мой отец, –
Молвил царь ему, – Что скажешь?
Ближе подойди, скопец.
Просьбы есть? Ну, что прикажешь?»
«Царь! – ответствует мудрец, –
Разочтёмся, наконец.
Помнишь? За мою услугу
Обещался мне, как другу,
Волю первую мою
Ты исполнить, как свою.
Подари ж ты мне девицу,
Шамаханскую царицу».
Крайне царь был изумлён.
«Что ты? – старцу молвил он, –
Или бес в тебя ввернулся,
Или ты с ума рехнулся.
Что ты в голову вобрал?
Я, конечно, обещал,
Но всему, же есть граница.
И зачем тебе девица?
Полно, знаешь ли, кто я?
Попроси ты от меня
Хоть казну, хоть чин боярский,
Хоть коня с конюшни царской,
Хоть полцарства моего.
Выбирай себе чего.
Я с любым ведь соглашусь
Но на это не решусь!».
– «Не хочу я ничего!
Лишь и надо-то всего!
Подари ты мне девицу,
Шамаханскую царицу», –
Говорит мудрец в ответ.
Нет, чтоб бабушке привет!
Ох, упрям же и мудрец!
Он взбесил царя вконец!
Плюнул царь, как разозлится:
Подавай ему царицу!
Ох, хитёр же и старец!
Дамский он угодник, льстец!
Захотел чего, подлец!
» Эх, скопец! Так нет же! Нет!
Вот и весь тебе ответ!
Ты измучил уж вконец!
Ничего ты не получишь.
Не получишь, ну, подлец!
Сам себя ты, грешник, мучишь;
На меня глаза, что пучишь?
Ничего ты не получишь!
Убирайся, цел пока;
Оттащите старика!»
Старичок хотел заспорить,
Но с иным накладно вздорить;
Царь схватил его жезлом
По лбу; тот упал ничком,
Да и дух вон. – Вся столица
Содрогнулась, а девица –
«Хи-хи-хи» да «ха-ха-ха!»
Не боится, знать, греха.
«Уши у него торчком!
До чего большие уши!
Царь, меня, меня послушай!
Посмотри, какие уши!
На упавшего ничком,
Указав своим перстом.
Всё хохочет и хохочет.
Прекратить свой смех не хочет.
Вот её что так рассмешило.
Царь, хоть был встревожен сильно,
Усмехнулся ей умильно.
А скопца уж оттащили.
За руки его схватили
И поволокли. Завыли,
Рядом те, что были
Тело дальше потащили
Словно ватная она,
Голова болтается.
А царица – ну сильна!
А царица насмехается.
А царица всё хохочет.
Смех унять она не может
Веселиться дальше хочет
Совесть – и её не гложет! –
«Ну, довольно, хватит!»
«Ты ж меня собрался сватать»
«Сколько можно? Ё-моё!
И веселие своё
Лилечка, прошу отставить!
Мне же царством надо править» –
Урезонить царь её
Словно бы пытается. –
«Вон глядят со всех сторон!» –
Говорит он с укоризной
А она лишь усмехается:
– «Не гонялся б ты, Дадон,
Дорогой, за дешевизной «.
И всё улыбается.
«Лилианочка, ну хватит! »
– «Это ж, милый, почему? »
И пощёчину ему,
И пощёчину как вкатит!
«Ух, ты!» Милые бранятся
Только тешатся. Сильна!
«Может мне с тобой расстаться?» –
Пригрозила тут она.
«Полно! Мы с тобой потом
Лилечка, поговорим! А?
А меня родимый дом,
Милая, заждался. С ним я
Встретиться сейчас хочу.
Что я зря уж здесь торчу?
Вот – въезжает в город он.
Вдруг раздался легкий звон,
И в глазах у всей столицы
Петушок спорхнул со спицы,
К колеснице полетел
И царю на темя сел,
Встрепенулся, клюнул в темя
И взвился. и в то же время
С колесницы пал Дадон –
Охнул раз, – и умер он.
А царица вдруг пропала,
Будто вовсе не бывало.Испарилась как роса.
Чужеземная краса.
Сказка ложь, да в ней намек!
Добрым молодцам урок.